Дымшиц-Толстая, Софья Исааковна


Со́фья Исааковна Ды́мшиц-Толста́я (11 [23] апреля 1884, Санкт-Петербург — 30 августа 1963, Ленинград) — российская художница-авангардистка, блеснувшая в краткую пору расцвета русского новаторского искусства начала XX века конструктивистскими и дадаистскими работами[1].

Софья Исааковна (Сара Айзиковна) Дымшиц родилась 23 апреля 1884 года[2] в Санкт-Петербурге, в большой семье коммерсанта иудейского вероисповедания Айзика Евелевича Дымшица, занятого в лесопромышленности. Сыном её сестры Розы и её мужа, биржевого маклера Нахмана Йохелевича (Наума Игнатьевича) Костелянеца, был американский композитор и эстрадный дирижёр Абрам Наумович Костелянец[3]. Сыном брата, инженера Льва Исааковича Дымшица, был литературовед А. Л. Дымшиц.

«Поздравляю журнал „Работница и крестьянка“ с десятилетием его глубоко важной работы… каждый раз, когда приходилось читать его, меня радовало уменье, с которым ведёте вы журнал, простота языка, которым беседуете с работницей и крестьянкой, ясность изложения великих идей, которые объединяют рабочий народ в одну силу».

Как художественный редактор, Дымшиц-Толстая умело применяет развитые в революционные годы навыки. Например, она отказывается от использования статичной графики, считая, что совместная работа художника и фотографа по темпам более свойственна массовому изданию. Совместно с фотографом выезжала на предприятия, выбирая типаж и компонуя фото-постановку; среди фотографов журнала был и будущий классик советской фотографии, совсем ещё юный Дмитрий Николаевич Бальтерманц. Из всей подборки снимков, фото для обложки, на её взгляд, было наиболее важным:

Оно должно было быть разворотным, одно на обе страницы. Так как обложка печаталась в цинкографии на хорошей бумаге, работницы обложку снимали и вешали на стенку, как картинку. Таким образом, обложка давала не только агитационное восприятие, но и в известной степени и эстетическое".

«Однажды, весной 1907 года, Алексей Николаевич явился в школу Егорнова, облачённый в сюртук, торжественный, застёгнутый на все пуговицы. Оставшись со мной наедине, он сделал мне предложение стать его женой. В ответ я обрисовала ему всю нелепость нашего положения: я — неразведённая жена, он — неразведённый муж. Но Алексей Николаевич продолжал настаивать, заявил, что его решение куплено ценой глубоких переживаний, говорил, что его разрыв с семьёй предрешён, и требовал моего ухода из семьи. Всё же мы в этот раз ни до чего не договорились и в следующие дни ещё неоднократно обсуждали наши радостные чувства и невеселые обстоятельства. Наконец, желая окончательно проверить чувства Алексея Николаевича к его семье и ко мне, я предложила, чтобы он с Юлией Васильевной совершил заграничную поездку».