Ла́брис (др.-греч. λάβρυς), иногда пелек (др.-греч. πέλεκυς) — древнегреческий двусторонний боевой или церемониальный топор.
Лабрис был широко распространён в культуре догреческой минойской цивилизации. При раскопках критских дворцов были обнаружены гигантские лабрисы, выше человеческого роста. В отличие от Ближнего Востока, носительницами минойских лабрисов были не боги и жрецы, а исключительно богини и их жрицы. Распространено воззрение, что этот самый священный из религиозных символов критской цивилизации использовался жрицами при жертвоприношениях быков. Кроме того, поверхностное сходство слов «лабрис» и «лабиринт» породило устойчивую ассоциацию двухстороннего топора с Кносским лабиринтом и с Минотавром.
Американский археолог Мария Гимбутас видела в греческих лабрисах отголосок доиндоевропейского матриархального культа Великой Богини. С точки зрения Гимбутас и её последователей, критский лабрис, повторяя форму бабочки, символизирует материнское начало. Этим объясняется популярность лабриса в викканских церемониях.
На древнегреческих вазах обоюдоострый топор — именуемый «пелек» (πέλεκυς) — изображался как принадлежность Зевса-громовержца[1]. В некоторых случаях изображения Зевсова топора сопровождаются зигзагообразными линиями, которые интерпретируются как схематичные изображения молний. На этом основании весьма вероятно, что для греков классического периода этот предмет символизировал молнию, повелителем которой и являлся Зевс.
Слово «лабрис» впервые упоминается в греческой литературе Плутархом. В «Греческих вопросах» этот историк сообщает, что Геракл, умертвив амазонку Ипполиту, передал её вооружение лидийской царице Омфале, потомки которой сохраняли его вплоть до киммерийского нашествия. После гибели царя Гигеса казна лидийских царей была разграблена карийцами, которые воздвигли статую Зевса Лабрандского и поместили в его руку топорик Ипполиты. Эпитет «Лабрандский» Плутарх объяснял тем, что «лабрис» на лидийском наречии означает «секира».
По мнению современных исследователей, культ Зевса в Карии гораздо древнее, нежели это представлялось Плутарху, а эпитет «лабрандский» имеет совершенно иные корни.