Мениппе́я — вид серьёзно-смехового жанра. Термин использовался М. М. Бахтиным в «Проблемах поэтики Достоевского» для обобщения античного жанра «мениппова сатира» (само слово употреблялось уже в Древнем Риме Варроном в I веке до нашей эры[1]). Но часто эти понятия отождествляют (так, название книги Варрона лат. Saturae menippeae обычно переводится как «Менипповы сатиры», но иногда «Мениппея»[2]).
Вокруг понятия мениппеи ведётся постоянная полемика среди литературоведов и филологов. В частности, термин подвергал критике М. Л. Гаспаров, причисляя мениппею к «широкомасштабной историко-литературной фантазии»[3].
По М. М. Бахтину мениппея, в отличие от менипповой сатиры, охватывает литературные явления разных эпох: это новеллы Возрождения, средневековые сатиры и философские повести. Черты мениппеи есть в древнерусском шутовстве, раёшном стихе, сатирах XVII—XVIII веков. М. М. Бахтин, сравнивая с сократическим диалогом мениппову сатиру, вывел 14 особенностей последней[4].
Для мениппеи очень характерны сцены скандалов, эксцентричного поведения, неуместных речей и выступлений, то есть всяческие нарушения общепринятого и обычного хода событий, установленных норм поведения и этикета, в том числе и речевого. Эти скандалы по своей художественной структуре резко отличны от эпических событий и трагических катастроф. Существенно отличаются они и от комедийных потасовок и разоблачений. Можно сказать, что в мениппее появляются новые художественные категории скандального и эксцентрического, совершенно чуждые классическому эпосу и драматическим жанрам.[4]
Следует учесть, что изначально «мениппова сатира» — это индивидуальное сочинение Варрона, а не жанр. При этом в древности никто не называл «менипповой сатирой» некие другие произведения вплоть до известного памфлета конца XVI века «Satyre Ménipée de la vertu de Catholicon d’Espagne et de la tenue des Estates de Paris». И. Казобон в начале XVII в. обобщил схожие литературные произведения в греческой и римской литературе, выделив мениппову сатиру как жанр, так что Бахтин не был изобретателем идеи[5]. Однако Бахтин пошёл дальше: он отверг принцип последовательного развития культур, национальные хронологии и сравнительный анализ национальных европейских литератур, заявляя меннипею как некую «ось» сквозь времена и европейские культуры[6].
Бахтин разделяет познание вещей, которое для него монологично и вневременно, и познание личности, которое понимает диалогично и исторично. Первое стремится к точности, второе — к глубине описания. В целом Бахтин стремится «освободить» гуманитарные науки не только от требования согласованности с естественнонаучными дисциплинами, но отвергает и психологию, которая, с его точки зрения, «расчленяет» смысл: «логика смысла не психологическая логика»[7].