«За русский народ!» — тост, произнесённый И. В. Сталиным на кремлёвском приёме 24 мая 1945 года. Мероприятие в честь командующих войсками Красной армии состоялось в Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца. Генеральный штаб и Главное политическое управление заранее подготовили списки приглашаемых лиц. В ходе банкета Сталин выступил с небольшой застольной речью, венцом которой стал тост за русский народ. Оценка тоста в исторических исследованиях и публицистических работах разнится вплоть до диаметрально противоположных.
Существуют два основных варианта записи сталинского тоста «За русский народ»[1], один по стенограмме, другой по газетному отчёту. В газетном отчёте среди ошибок советского правительства в первые годы войны появляется Прибалтика, отсутствуют повторные слова о том, что Красная армия была вынуждена отступать первые два года войны, о неспособности совладать с создавшимся положением, вместо этого внимание акцентировано на победе над фашизмом, а также имеется ряд других отличий. Ниже представлены оба варианта текста.
В течение продолжительного времени историки, писавшие об этой сталинской здравице, брали за основу её изложение, опубликованное в центральных газетах 25 мая 1945 года, а затем неоднократно издававшееся в различных тематических сборниках произведений Сталина. Смысл тоста за русский народ трактуется советскими и постсоветскими историками по-разному, порой с совершенно противоположных позиций. В 1990-е годы в личных архивных фондах Сталина и В. М. Молотова были обнаружены два идентичных экземпляра машинописного текста тоста «За русский народ», в основу которых была положена одна и та же стенографическая запись. На листке из архива Сталина имеются правки, сделанные им лично, и этот выправленный текст 25 мая 1945 года был помещён в центральных советских газетах, затем многократно тиражировался и интерпретировался историками. Сама же стенографическая запись оставалась недоступной и была рассекречена лишь в конце 1990-х. Теперь в распоряжении читателей есть и исходный вариант (стенографическая запись), и окончательная версия (официальный газетный отчёт), плюс различные точки зрения российских историков о первоначальном замысле Сталина[2][3].
Писателями и историками смысл тоста за русский народ трактовался по-разному, иногда с диаметрально противоположных позиций. Особенно это было характерно для постсоветской российской историографии.