Белорусская мифология — традиционное мифологическое культурное наследие белорусов. Отмечается архаичность отдельных компонентов белорусской традиционной культуры, которые могут восходить ко временам общеславянского или в некоторых случаях даже индоевропейского единства, а также сохранение этих элементов в живой традиции[1].
К числу источников для изучения белорусской мифологии принадлежат письменные памятники, начиная с древнерусских: летописи, поучения против язычества («Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» и др.). Этнографические и фольклорные исследования первоначально играли лишь вспомогательную роль, уступая письменным источникам. Выход за пределы ограниченного круга источников был подготовлен накоплением многочисленных этнографических, археологических, фольклорных и языковых фактов[2].
Исследователи отмечали архаичность белорусской фольклорной культуры. В. В. Иванов и В. Н. Топоров (1972), были одними из первых, кто отметил особую важность белорусского материала для индоевропейских исследований. В фольклорных материалах и описаниях обычаев белорусов они выделили большой пласт архаических представлений, которые можно сравнить с древнейшими свидетельствами остатков язычества в раних памятниках других славянских традиций. Своеобразная древность белорусского материала, по их мннению, выявляется даже при сравнении с другими архаическими материалами, включая северорусский и сербско-хорватский. Иванов (1989), сравнивая восточнославянские (белорусские) обычаи освящения (сакрализации) нового дома с иерархическим порядком жертвенных животных в инлдийских ведийских обрядах, с одной стороны, и с другой стороны, с римскими жертвоприношениям, а также с аксиологическими различия между теми же домашними животными в хеттских законах, пришёл к выводу, что все эти традиции можно свести к индоевропейским. Тот же исследователь писал, что конные детали архаичного римского ритуала Equus October[англ.] во многих моментах совпадают с белорусским праздником Ярилы[3].
Общеславянский миф о Перуне отчасти может быть восстановлен на основе его следов в белорусской и некоторых других славянских традициях, где громовержец ещё соотносится с самим Перуном (белорус. пярун, «гром»)[4].
Сохранилась прежде всего демонология: вера в лешего (белорус. лешук, пущевик), водяного[5], духа бани — лазьника, опасного для моющихся[6] и др.