Александри́йский столп — образ, использованный Александром Пушкиным в стихотворении «Памятник»[1] 1836 г.:
В пушкиноведении до настоящего времени нет единого мнения о прототипе этого символа. Отождествление «Александрийского столпа» с Александровской колонной в Санкт-Петербурге, являющееся фактом культуры и, по-видимому, восходящее ко времени не позднее первой публикации «Памятника» (1841 г.), с конца 30-х гг. XX века подвергается научной критике как несостоятельное. В то же время ряд современных исследователей отстаивает правомерность этой традиции, приводя аргументы (также, в свою очередь, оспариваемые) в пользу признания за этим прочтением соответствия авторскому замыслу.
Неоднозначность интерпретации обусловлена, наряду с соображениями лингвистического характера (прилагательные александровский и александрийский не являются взаимозаменяемыми и восходят к различным именам собственным), проблемой общего прочтения пушкинского «Памятника», допускающего, в зависимости от позиции интерпретатора, как возможность отсылки к реалиям современной поэту России, так и последовательное исключение им в этом стихотворении аллюзий на злободневные события и явления.
При анализе пушкинского «Памятника» следует иметь в виду, что это стихотворение демонстрирует преемственность поэтической традиции, восходящей к песни Горация «Exegi monumentum» («Я воздвиг памятник»), также называемой «Ad Melpomenem», («К Мельпомене», известна в России во времена Пушкина, в частности, по ломоносовскому вольному переложению «Я знак бессмертия себе воздвигнул…» и переводам А. Востокова и В. Капниста[2]) и державинской оде «Памятник»[3], с которыми его связывает ряд формальных черт, подчёркнуто апеллирующих к этим прототипам. В частности, эпиграф стихотворения («Exegi monumentum») напрямую отсылает к классической горациевой оде, а начало первой строки открыто воспроизводит таковую у Державина. На фоне этих явных реминисценций отчётливо выделяется образ, с которым Пушкин сравнивает свой умозрительный «памятник»: если Гораций и Державин возносят свою славу выше древних египетских пирамид, у Пушкина в соответствующем месте оказываются не пирамиды, а «Александрийский столп»[4]:
Долгое время после публикации пушкинского шедевра в авторском варианте[5] отечественная мысль, а вслед за ней и авторы иноязычных переводов «Памятника»[6] не испытывали сомнений по поводу значения этого образа: Пушкин прочил своей славе затмить величие царей, вознесясь «главою непокорной» над символом самодержавной власти — памятником императору Александру I, отношения с которым у Пушкина, как известно, не сложились.