Бабушка Рассказчика (фр. Bathilde Amédée) — один из основных персонажей цикла романов Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» (далее — «Поиски»).
Батильда Амедэ, бабушка Рассказчика по матери[1] и жена деда Амедея[2], родилась ок. 1823 года и скончалась ок. 1898 года[3]. Её редкое имя, означающее «крещённая водой» (греч.), дано в честь святой Батильды, франкской королевы, жившей в VII веке[4]. В конце первой и в начале второй книг «Поисков» мать Рассказчика и друг её мужа Шарль Сван упоминают в разговорах с подростком-Марселем его дедушку Амедея как умершего[5][6], но при этом в тексте «Поисков» бабушка Рассказчика ни разу не называется вдовой, а три года спустя (в третьей книге) дедушка Амедей находится рядом с женой в её предсмертные дни[7].
В детские годы Марселя бабушка вместе с другими членами его семьи летом выезжала из Парижа в Комбре. Вспоминая месяцы, проведённые в этом провинциальном городке, Рассказчик отмечал, что бабушка любила всё, что шло от природы. Она «в любую погоду, даже когда хлестал дождь… гуляла в пустом саду, под проливным дождем, откидывая свои седые космы и подставляя лоб живительности дождя и ветра»[8]. «Естественность» была тем качеством, которое бабушка Марселя «особенно ценила: так, в садах, — например, в комбрейском саду, — она не любила чересчур правильных куртин, в поваренном искусстве ненавидела „фигурные торты“, оттого что не так-то просто догадаться, из чего они приготовлены, а в игре пианистов ей не нравилась слишком тщательная отделка, чрезмерная гладкость, — она питала особое пристрастие к нотам нечетким, к фальшивым нотам Рубинштейна»[9].
Зимой госпожа Амедэ жила отдельно от внука и его родителей[10]. Однако когда Марсель тяжело заболевает, именно бабушка ухаживает за ним[11]. Она же сопровождает слабого здоровьем внука и в его первой юношеской поездке в Бальбек: «На бабушке был перкалевый капот — дома она надевала его, если кто-нибудь из нас заболевал… когда она ухаживала за нами, не спала ночей, он заменял ей передник служанки, рясу монахини… когда я был с бабушкой, я знал, что, как ни велико мое горе, её сострадание ещё шире; что всё моё — мои тревоги, мои упования — найдёт опору в стремлении бабушки сохранить и продлить мою жизнь и что в ней оно ещё сильнее, чем во мне самом»[12].