«Дантон» (фр. Danton) — экранизация пьесы Станиславы Пшибышевской «Дело Дантона» (1929), выполненная польским режиссёром Анджеем Вайдой после переезда во Францию в 1982 году (вслед за разгоном «Солидарности» и интернированием её лидеров). Фильм вызвал неоднозначную реакцию во Франции и за её пределами, но всё же удостоился премий BAFTA и «Сезар».
Париж, холодная весна второго года Республики (1794). С сентября 1793 года страна живёт по законам революционного террора. Дантон, самый популярный в народе лидер революции, возвращается в столицу в надежде положить конец репрессиям; при въезде в город его встречает мрачно поблёскивающая в лунном свете гильотина. Дантону противостоит радикальный Комитет общественного спасения, возглавляемый Робеспьером. На стороне Дантона — журналист Демулен с безгранично преданной супругой.
После долгих колебаний и попыток переманить Дантона и Демулена на свою сторону, Робеспьер принимает решение об их аресте; оно будет исполнено в ночь с 9 на 10 жерминаля (29—30 марта 1794 года). Пламенный ораторский дар Дантона, оставленного сторонниками и к тому же замешанного в коррупции, не помогает ему справиться с противниками. Скорый и неправедный суд отправляет Дантона на гильотину (16 жерминаля, или 5 апреля 1794 года).
Перед смертью Дантон успевает произнести бессмертные речи о том, что «революция пожирает своих детей», и предречь скорое падение Робеспьера. Знакомые с историей вспомнят, что его пророчество сбылось.
Французские критики болезненно отнеслись к историческим неточностям, заложенным в пьесе Пшибышевской, и увидели в «Дантоне» не столько полноценный исторический фильм, сколько завуалированный комментарий к недавним политическим событиям, которые заставили Вайду покинуть Польшу[1]. Дантона сравнивали с «народным трибуном» Лехом Валенсой, а Робеспьера — с оторвавшимся от народа «диктатором» Ярузельским; Вайде отводилось место наблюдателя — художника Давида. В интервью газете Le Monde после выхода фильма Вайда отрицал такие параллели, в общих чертах отождествляя Робеспьера с Восточной Европой, а Дантона — с Западной[2].
Фильм критиковали (либо хвалили) за статичность, которая оставляет по себе ощущение театральной постановки. «В соответствии с камерной природой этой революции, „Дантон“ разворачивается в цепочку по большей части приватных, рельефно обрисованных столкновений между Дантоном, здоровяком с развитым чувством здравого смысла, и стальным Робеспьером», — написала The New York Times, отметившая также «единственную в своём роде и несколько жутковатую фамильярность» отношений между центральными фигурами революции. Неизбежные сцены с участием массовки, по-видимому, интересовали режиссёра в меньшей степени, ибо они сильно проигрывают по глубине психологическим баталиям двух главных героев[2].