Иса́врия (др.-греч. Ἰσαυρία) — название в античной географии труднодоступного изолированного региона южной Малой Азии, границы которого существенно менялись в разные исторические периоды, но, в основном, включали большую часть современной турецкой провинции Конья и центральную часть Тавра.
Название района происходит от воинственного племени исавров (исаврян[1]) и их поселений Старая Исавра (др.-греч. Ίσαυρα Παλαιά) и Новая Исавра (др.-греч. Ίσαυρα Νέα). В период римской оккупации они не были окончательно покорены, совершая разбойные нападения на соседние области.
Согласно Страбону, Исаврия являлась частью Ликаонии[2], однако современные исследователи указывая, что исавры, достаточно прославленные в истории, заслуживают отдельной области, рассматривают Исаврию как отдельный район Малой Азии, расположенный между Писидией, Ликаонией, Киликией и Фригией[3]. Центр Исаврии находился постоянно к северу от Таврского хребта, южнее Коньи и Листры.
Помимо указанных выше, Исаврия включала в себя следующие города: Лалассис, Клибанус, Караллия и Бусмасдис[3].
Когда в IV веке до н. э. Пердикка, македонский регент после смерти Александра Великого, осадил хорошо укреплённую столицу Исаврии, её жители предпочли сжечь город.
Исавры, которые то держатся спокойно, то причиняют большие беспокойства
неожиданными набегами, стали изредка предпринимать разбойничьи нападения и,
становясь благодаря безнаказанности всё более и более наглыми, перешли
от разбоев к настоящей войне. Мятежный дух возрастал в их буйных движениях
уже давно; но, как они заявляли, их поднял взрыв негодования в ответ на то,
что несколько их земляков, взятых в плен, были вопреки обычаю брошены в
амфитеатр на съедение диким зверям в писидийском городе Иконии.
...так и эти люди спустились, как вихрь, со своих недоступных и крутых гор и
устремились в приморские местности. Скрываясь там в излучинах дорог и ущельях;
с приближением ночи — а луна была ещё в первой фазе и потому светила ещё не
полным блеском — высматривали они мореходов. Когда же они замечали, что команды
судов объяты сном у якорных канатов, то подползали на четвереньках, осторожно шагая,
влезали в лодки и неожиданно появлялись на кораблях. Корысть разжигала их свирепость:
они не щадили даже сдававшихся и, перебив всех до одного человека, грабили дорогие
товары, как ничего не стоящие предметы, не встречая никакого сопротивления.