Не́стор Васи́льевич Ку́кольник (8 [20] сентября 1809, Санкт-Петербург — 8 [20] декабря 1868, Таганрог) — русский прозаик, поэт, переводчик и драматург первой половины XIX века, автор текстов популярных романсов.
Родился в Санкт-Петербурге в семье учёного и педагога В. Г. Кукольника, русина[1] из Подкарпатской Руси, приглашённого в Россию. Его отец занимался многими науками — физикой, химией, юриспруденцией, написал учебник по агрономии. В 1821 году он поступил в Нежинскую гимназию высших наук князя Безбородко, которую окончил в 1829 году. Выпущен из гимназии без аттестата как один из основных обвиняемых по «делу о вольнодумстве», начатому по доносу вскоре после декабрьских событий 1825 года. Вторым из известных обвиняемых был Николай Васильевич Гоголь. По ходу этого дела студентов обвиняли в чтении вольнодумных книг. В гимназии он впервые начал заниматься литературной деятельностью, но его первые литературные опыты не сохранились, так как были изъяты при расследовании «дела о вольнодумстве». Литературные опыты были продолжены в Вильне, где с 1825 года профессором университета служил его старший брат Павел Кукольник. В Вильне Нестор Кукольник в 1829—1831 годах преподавал в Виленской гимназии русскую словесность и издал на польском языке практический курс русской грамматики.
Однако расцвет литературной деятельности Н. Кукольника пришёлся на годы, проведённые в Петербурге, куда он переехал в 1831 году, спасаясь от Польского восстания. Известность получил в 1834 году, когда на сцене Александринского театра в бенефис В. Каратыгина была поставлена «Рука Всевышнего Отечество спасла». Драма была одобрена императором Николаем I. В конце марта 1834 года состоялось знакомство Кукольника и Пушкина, о чём Александр Сергеевич упомянул в своем дневнике[2]. Заподозрив в анонимной эпиграмме авторство Пушкина, он возненавидел поэта, записав в дневнике: «Он был злейший мой враг: сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений он мне нанес, и за что? Я никогда не подал ему ни малейшего повода». Сам Кукольник не сомневался, что как поэт он гораздо глубже Пушкина, находил «его учёность слишком поверхностною». В дружеской компании, подвыпив, восклицал в третьем лице: «Кукольник велик! Кукольника потомство оценит!»[3]