Предромантизм — в общепринятом в российском и советском литературоведении смысле, комплекс явлений в английской литературе второй половины XVIII века, включающий кладбищенскую поэзию, готический роман и оссианизм.
Есть существенная разница в употреблении этого термина во Франции (где он и зародился) и в Англии. Впервые, вероятно, его применил Даниэль Морнэ в журнальной статье 1909 года[1], затем, в 1912, Фортунат Стровски в «Хронологии французской литературы XIX века», и в 1924 году Поль Ван Тигем в своем влиятельном труде «Предромантизм» (Le préromantisme). Французский термин означает преимущественно сентиментализм в духе Руссо, аббата Прево и Бернардена де Сен-Пьера. Именно в этом значении и во французской форме (преромантизм, Л. Галицкий) он появляется в «Литературной энциклопедии» (1935, со справедливо скептическим отношением).
Английский термин появляется в 1927 году в «Истории английской литературы» Эмиля Легуи и Луи Казамяна (книга IV называется «Период предромантизма (1770-98)»). Именно там вместе сгруппированы оссианизм и готический роман. В таком смысле (уже как «английский предромантизм») термин употребляется в статье Теодора Левита о кладбищенской поэзии в той же «Литературной энциклопедии» (1931).
Строительство в готическом стиле продолжалось во Франции ещё в строго классицистскую эпоху Людовика XIV, и высокообразованный коллекционер аббат Мишель де Мароль смог сформировать вкус, позволявший оценивать красоту готических сооружений.
В ту же пору возник интерес к поэзии трубадуров, поддерживавшийся на всем протяжении XVIII в. Жан-Батист де Ла Кюрн де Сент-Пале, собиравший поэзию трубадуров, предпринял широко задуманную акцию по спасению чести средневекового рыцарства и в ноябре 1746 г. прочитал перед членами Академии надписей и литературы первый из своих пяти «Мемуаров о древнем рыцарстве».
Книга молодого женевца Малле Introduction à l’Histoire de Dannemarc (1755) открыла для новой Европы чудесный огромный мир Эдд и старонордического героизма. Книга, вышедшая в Копенгагене, не имела значения для тогдашней Франции, но тем важнее она оказалась для Англии и Германии, где пробудила «манию Севера», вошедшую в моду, и воодушевила поэтов на обращение к северным сюжетам.