Алекса́ндр Моисе́евич Пятиго́рский (30 января 1929, Москва — 25 октября 2009, Лондон) — советский и британский философ, востоковед, индолог, буддолог[5], писатель, кандидат филологических наук. Один из основателей Тартуско-московской семиотической школы, автор текстовой модели коммуникации.
Родился в Москве в семье инженера-сталелитейщика Моисея Гдальевича Пятигорского (1898—1998)[6]. В детстве его воспитанием занимался брат деда — купец первой гильдии Ефраим Липович Пятигорский, занятый в дамской кожгалантерее (впоследствии репрессирован)[7]. Мать — Сара Григорьевна Цубина (1901—1988), из семьи лесоторговца[8]. Предки со стороны отца были из Кременчуга Полтавской губернии, со стороны матери — из Гомеля и Бродов. Еврей[9].
Во время Великой Отечественной войны был в эвакуации в Нижнем Тагиле[10]. Учился в 110-й московской школе, но закончить её не сумел, так как там была очень сильная математика. Аттестат получал в 43-й школе[11]. В 1951 году окончил философский факультет МГУ и уехал в Сталинград, куда получил направление его отец. Работал учителем истории в средней школе[12]. В 1956 году начал работать в Институте востоковедения[13], где с 1957 года его руководителем стал Ю. Н. Рерих. В 1960 году вышла первая книга Пятигорского (в соавторстве). В 1962 году защитил в Институте востоковедения диссертацию «Из истории средневековой тамильской литературы», получив степень кандидата филологических наук. В 1963 году[14] по приглашению Ю. М. Лотмана участвовал в исследованиях по семиотике, проводившихся в Тартуском университете.
С начала 1960-х годов до 1973 года занимался активной правозащитной деятельностью, в том числе писал обращение в Генпрокуратуру СССР в защиту диссидента Александра Гинзбурга, принимал участие в митинге гласности, посвящённом поддержке арестованных писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля[15][16]. Как отмечал С. Д. Серебряный: "В 1960-х и в начале 1970-х гг. он был одной из наиболее ярких личностей не только в нашей индологии, но и вообще среди столичной нон-конформистской интеллигенции. А.М. был также одной из центральных фигур в том круге разнообразных лиц, которых теперь ретроспективно (и вряд ли удачно) нередко называют «московско-тартуской (или тартуско-московской) семиотической школой»"[3].