Днепро́вско-о́кский язы́к (восто́чно-перифери́йный, днепро́вско-балти́йский) — один или несколько мёртвых балтских языков, на существование которых указывают данные топонимики. Занимал верховья Западной Двины, бассейны верхних Днепра и Десны, верхней и средней Оки, а также Сейма. Начиная с VII и VIII веков балтские диалекты региона были замещены древнерусским языком. Единственный известный этноним — голядь (междуречье Оки и Москвы); о языке этого племени см. голядский язык.
Гидронимика чётко указывает на древнее присутствие балтов в двух регионах, которые к началу исторического времени были заняты восточными славянами:
В первые века нашей эры описанная выше территория была занята днепро-двинской (на западе) и мощинской (на востоке) культурами, которые обычно и ассоциируются с днепровско-окскими балтами. Отнесение к балтской зоне некоторых соседних культур, — таких, как киевская, — вызывает споры. С V века на территории днепро-двинской культуры формируется тушемлинская культура, которая к VIII—IX векам становится достоверно славянской. Реликты мощинской культуры («культура москворецких городищ») сохраняются до XI—XII веков на севере её ареала, где по летописным данным проживало балтское племя голядь.
Обнаружение в Среднем Поволжье очевидных гидронимических балтизмов актуализировало проблему восточной границы расселения балтов. В. В. Напольских считает восточным флангом балто-славянской культурно-языковой общности именьковскую культуру Среднего Поволжья[1], хотя это суждение весьма спорно[2].
Согласно П. Хайду ранние контакты волжских финнов с балтами, с одной стороны, и предками индо-иранских племен, с другой, пространственно относятся к Среднему Поволжью, а по времени — к общефинской эпохе между началом I-го тысячелетия до н. э. и VI—VIII веках н. э. Об этих контактах свидетельствуют обильные балтизмы в прибалтийско-финских, а отчасти и в поволжско-финских языках и, более того, отдельные заимствования в балтийских языках, которые могли быть усвоены ещё из поволжско-финских языков, как, например, лит. sóra ‛просо’, ‛пшено’, латыш. sāre, источником которых было исходное *psārā (объясняющее, видимо, и русское слово «просо») — ср. морд. śora (эрзя), suro (мокша) ‛хлеб’, ‛зерно’.